Сад Земного Королевства был живым существом, и каждый его вздох был откровением для принцессы Серенити, хоть она и была здесь уже однажды. Хрупкая фигурка плыла по зеркально-гладкой, прохладной плитке садовой дорожки в центре лунной делегации, но её сознание было далеко от предстоящих церемоний. Её окружал поток ощущений, чуждый и пьянящий.

Дорожка, ведущая к павильону, где предстояло пройти переговорам, была шедевром земного искусства. Это была не просто мостовая, а летопись, высеченная в камне. Плитки из полированного малахита, застывшие в вихре зеленых жилок, соседствовали с глубоким лазуритом, в синеве которого утопали золотые искры пирита. Медальоны из кроваво-красной яшмы и нежного, молочного халцедона были вплетены в узор, рассказывающий истории о героях и богах, которых Серенити знала лишь по древним свиткам. Её более простые сандалии непривычно бесшумно касались этой сияющей летописи, и она чувствовала под ногами не холодную абстракцию, а пульс самой планеты. На Луне все дороги были ровными, сияющими одним, неизменным светом. Совершенными и бездушными. Здесь же каждый камень дышал историей.

А над всем этим царил Сад. Воздух — не неподвижная субстанция её родного мира, а живое, дышащее существо по имени Ветер — колыхал тяжелые складки её почти простого посольского платья из серебристого шелка. Он трепал непослушные пряди её волос цвета лунного света, уложенные сейчас в простую прическу и приносил ароматы, от которых кружилась голова. Сладкая, почти удушающая тяжесть, исходившая от гроздьев белых цветов, которые, как она вспомнила, звались гортензией. Пряная, терпкая нота лаванды, чьи тонкие стебли гнулись под порывами. И под всем этим — глубокий, сырой, первозданный запах влажной земли после дождя, запах роста и вечного обновления. Это была дикая, неструктурированная симфония жизни, и она пьянила сильнее любого нектара.

Но сквозь эту симфонию в ее сознании упрямо звучала одна тихая, навязчивая нота. Образ. Всего лишь мимолетное видение, запечатлевшееся в памяти несколько дней назад, во время ее предыдущего визита в эти сады. Он стоял в тени кипарисов, наблюдая за игрой света в струях фонтана. Юноша с волосами цвета воронова крыла и глазами цвета летней грозы. В его позе была небрежная грация, а во взгляде — глубокая, спокойная мудрость, не по годам. Он был полной противоположностью безупречным, холодным аристократам лунного царства.

И теперь, идя по сияющей мозаике, Серенити искала его лицо в толпе земных вельмож и стражников, выстроившихся вдоль дорожки. Её взгляд скользил по ажурной тени арок, по группам придворных в ярких одеждах. Она не знала его имени, не знала, был ли он воином, принцем или просто стражником. Это не имело значения. Имела значение лишь эта странная, щемящая надежда, это ожидание, заставившее её сердце биться в непривычном ритме, в такт живому, земному ветру. Надежда, ради которой она и пришла сюда.

Отредактировано Tsukino Usagi (13.10.2025 01:52:26)

Подпись автора

Тихий шепот ручья Сёдзу, струящегося меж камней, был единственным звуком, что сопровождал её побег. Официальные речи, мерный гул чужих голосов, тяжесть взглядов — всё это осталось позади, за спиной, в павильоне, где свет факелов смешивался с холодным сиянием лунных делегатов. Серенити отступила на несколько шагов вглубь зелени, и этого хватило, чтобы каменная арка, увитая незнакомыми лианами с алыми цветами, скрыла её от посторонних глаз. Она сделала глубокий вдох, и грудь, сдавленная корсетом простого но тугого платья, наконец-то расправилась, вдыхая не политику, а аромат ночи — влажной земли, цветущей магнолии и чего-то неуловимого, пряного.

Её привлекло журчание воды, не просто ручья, а чего-то большего. ориентируясь на звук и обойдя массивную цветущую магнолию, чьи лепестки казались высеченными из лунного перламутра, она вышла на небольшую мраморную площадку. И замерла.

Фонтан был произведением искусства, посвященным самой жизни Земли. В центре, на постаменте из грубого, неотполированного камня, стояла фигура могучего, незнакомого ей зверя. Четыре мощные лапы, гордый постав головы, увенчанной гривой из каменных завитков — он источал дикую, неукротимую силу. Из его разверстой пасти с клыками, похожими на обточенные временем сталактиты, с грохотом низвергался главный поток воды, разбиваясь о чашу бассейна в мириадах сверкающих брызг. По краям чаши, застыв в вечном прыжке, сидели другие существа — одно с длинными ушами и сжатым телом, готовое в любой миг ринуться прочь; другое — небольшое, юркое, с пушистым хвостом, будто застигнутое врасплох этим каменным воплощением. Она не знала их имен — «лев», «заяц», «белка» — эти слова не существовали в её лексиконе. Для неё они были духами Земли, олицетворением её дикой, неподконтрольной грации. Вода, живая и динамичная, оживляла этих каменных стражей, и Серенити смотрела, завороженная, как струи, словно жидкое серебро, стекают по неподвижным бокам зверей.

Она была так поглощена этим зрелищем, так растворилась в созерцании, что не сразу заметила приближающиеся шаги. Лишь когда тень, чужая и плотная, упала рядом с её собственным, едва заметным сиянием, она вздрогнула и обернулась.

И мир перевернулся.

Он стоял в нескольких шагах, и в этот миг не было ни колоннады, ни сада, ни переговоров — был только он. Тот самый юноша с волосами цвета воронова крыла и глазами, в которых, как она теперь видела, жила не печаль, а глубокая, бездонная тишина летней ночи перед грозой. Всё в ней заклокотало, забушевало, словно тот самый фонтан у неё за спиной. Кровь ударила в виски, сердце, привыкшее биться в размеренном, вечном ритме Луны, забилось в бешеной, хаотичной дроби. Это был он. Призрак из её мыслей, воплотившийся в плоть и кровь, стоял так близко, что она могла бы коснуться его.

Затем он заговорил.

Его голос… Он не был похож ни на что, что она слышала прежде. Он был не высоким и не низким, а каким-то глубоким, бархатным, в нём чувствовалась скрытая сила, как та, что таилась в каменном льве. В нём не было металлического звона лунных ораторов, он был теплым, как земля под ногами, и обволакивающим, как ночной воздух. Каждое слово было выточено и брошено с легкой, почти невесомой улыбкой, но за ней Серенити уловила то же самое, что и в его взгляде — неподдельное тепло, искреннее и оттого ещё более опасное.

Она наблюдала, как он склоняется в поклоне, и в этот миг маски, которые она носила, — маска принцессы, маска посла, маска бесстрастного небожителя — треснули и поползли. Ей потребовалось огромное усилие, чтобы не отступить под наполнявшим её жаром, чтобы дыхание вновь обрело хоть какую-то регулярность.

Собравшись с духом, она ответила на его приветствие лёгким, почти воздушным кивком, как учили танцевать при дворе. Её собственный голос прозвучал тихо, но четко, словно маленький колокольчик, и она поймала себя на мысли, что боится испугать этот момент, это хрупкое стечение обстоятельств.

– Заблудиться, быть может, но лишь для того, чтобы найти нечто куда более прекрасное, чем предписанный маршрут, – её губы тронула робкая, почти неуловимая улыбка. Она говорила на языке Земли, отточенном до совершенства, но сейчас в нём не было ни капли официальности, лишь искреннее, детское любопытство. – Ваши сады полны сюрпризов. Как и их обитатели.

Она сделала легкий жест рукой в сторону фонтана, но её взгляд, большие лазурные глаза, всё ещё был прикован к нему. Прямой вопрос о её статусе витал в воздухе неманифистированным, но она ловко уклонилась, оставив Ему лишь намек, тень, отражение в воде и её словах.

Отредактировано Tsukino Usagi (13.10.2025 01:52:34)

Подпись автора

Серенити позволила ему увлечь себя, и это решение отозвалось в ней гулом, громче любого церемониального гонга. Его пальцы, обвинившие её кисть, были тёплыми и живыми, словно сама земля, что породила этого юношу. Жар, исходивший от этой ладони, казалось, прожигал тонкую ткань её платья и обжигал кожу, расползаясь по жилам сладкой, тревожной волной. Всё в ней бушевало и пело хаотичный гимн, в котором смешались панический восторг, ужас от собственной смелости и пьянящее головокружение близости.

Она шла следом, и взгляд её, позабывший о придворном этикете, невольно прилип к его спине. Широкие плечи, прямая осанка воина, скрытая под камзолом из тёмно-синего бархата, богато расшитого серебряной нитью. Узор напоминал то ли стилизованные дубовые листья, то ли звёздные карты — она не могла разглядеть, но чувствовала, что эта вышивка рассказывает историю его мира, его королевства, столь же чуждого и манящего, как и он сам.

Они миновали фонтан, и вскоре их окружил новый, незнакомый аромат, сменивший свежесть воды, — густой, сладкий, пьянящий. И тут они остановились у беседки, полностью утопавшей в роскошных зарослях цветов, невиданных ею прежде. «Розы».Это слово пришло на ум само собой, словно подсказанное самой планетой. Белоснежные, кремовые, с едва уловимым розовым румянцем в сердцевине, они вились по резным деревянным опорам беседки, тяжёлые головки склонялись под собственным весом, а острые, как иглы, шипы скрывались в зелени, будто предупреждая о своей красоте. Воздух здесь был насыщен их душным, почти осязаемым благоуханием.

«Они прекрасны,» — прошептала она про себя, и рука её, будто движимая волей, что сильнее её собственной, сама потянулась к ближайшему бархатистому бутону. В этом жесте была вся её суть — любопытство, жажда прикоснуться к чужому, прекрасному и опасному миру, необузданное влечение, что заставило её забыть об осторожности.

Но его вопрос, прозвучавший в наступившей тишине, заставил её дёрнуться, будто она была настигнута стражей. Пальцы, уже готовые коснуться лепестков, резко дёрнулись назад, а сердце, только что певшее гимны, упало в пятки.

– Сейчас я скажу странные вещи, миледи, но, – его взгляд и весь вид изменился, словно перед ней был не взрослый юноша, увлекший её сквозь темень садов, а зелёный мальчуган. Эта резкая смена смешала в Серенити все еёчувства разом. – встречались ли мы где-нибудь ещё? У меня есть чувство или, верней сказать, предчувствие?..

В груди у неё всё сжалось. Правда, жгучая и запретная, рвалась наружу: «Да, встречались. Конечно, встречались!. Я видела тебя в садах, я следила за тобой из тени, я думала о тебе каждую ночь с тех пор.» Но долг и страх перед последствиями этого мимолётного безумия заставили её натянуть на лицо самую невинную и легкомысленную из своих масок.

– Встречались? – её голос прозвучал нарочито легко, даже с лёгкой, подчёркнутой беззаботностью, которую она где-то подсмотрела у земных девушек. Она даже позволила себе короткий, почти воздушный смешок, от которого её собственные уши горели огнём. – О, нет! Я уверена, я бы такое не забыла. Возможно, у всех лунных девушек есть двойники? Или, быть может, – она сделала шаг назад, к розам, снова обретая почву под ногами в игре, – это ваше земное солнце сегодня было слишком щедрым на жару, милорд, и оно играет с вашим воображением?

Она лгала. И лгала неумело, как ребёнок, чьё испуганное сердцебиение выдаёт его с головой. В её глазах, слишком широко распахнутых, в лёгкой дрожи, пробежавшей по её пальцам, в том, как она слишком поспешно отвернулась, — во всём этом читалась правда для того, кто умел видеть. Она оставила ему все нити, чтобы распутать этот клубок, дала ему все шансы догадаться.

И словно желая доказать и ему, и себе, что её порыв к розам был всего лишь мимолётной прихотью, а не символом её собственного, рвущегося наружу чувства, она снова, уже более осознанно, протянула руку к тому же самому белому цветку. На сей раз её движение было твёрдым, почти вызовом.

Кончики её пальцев легонько коснулись прохладной, шелковистой поверхности лепестка, скользнули ниже, к основанию бутона, где таилась тёмная зелень чашелистиков… и резкая, обжигающая боль заставила её ахнуть. Она дёрнула руку назад. На подушечке её безымянного пальца алела крошечная капля крови, яркая, как рубин. Острый шип белой розы оставил свой след .

Серенити замерла, глядя на эту каплю, на эту метку, которую оставила на ней Земля. Первая кровь, пролитая здесь, первая боль, первая ложь… и первая, всепоглощающая встреча, что началась как сон, а обернулась судьбой, раной и невысказанной тайной, что теперь навсегда связала её с этим местом, с этим принцем и с этим садом, пахнущим розами.

Отредактировано Tsukino Usagi (13.10.2025 01:52:39)

Подпись автора

Острая, жгучая боль от укола шипа была не просто физической. Она была знаком, укором — вот цена за её дерзость, за попытку прикоснуться к чужому, земному миру с его грубой, неидеальной красотой. Но прежде чем она успела даже по-настоящему осознать эту каплю крови, алую, как запретная страсть, его пальцы уже обвинили её руку.

И всё в ней замерло.

Не от страха, а от изумления. От того, как его прикосновение, всего мгновение назад бывшее просто тёплым, вдруг наполнилось сокрушительной, живой силой. Сквозь кожу, тонкую, как пергамент, хлынул поток золотистого тепла, мягкого и влажного, словно первое дыхание весны после долгой ночи. Оно не жгло — оно пело. Пел каждый нерв, каждая капля крови, повинуясь этой незнакомой мелодии. Серенити застыла, не в силах пошевелиться, глядя, как под лёгким движением его большого пальца ранка затягивается, не оставляя и следа. Осталась лишь память о боли и наваждение этого целительного жара.

«Магия Земли», — пронеслось в её сознании, и в нём смешались благоговейный ужас и восхищение. Это была не та упорядоченная, холодная магия Лунного Царства, что подчинялась формулам и ритуалам. Это было нечто дикое, первозданное, сама жизненная сила этой планеты, текущая сквозь него. И он, этот загадочный юноша, владел ею так же естественно, как дышал.

Новый оклик незнакомого голоса, прозвучавший ближе, заставил его увлечь её вглубь беседки, под сень мраморного свода, и она снова позволила этому случиться. Её ноги двигались сами, повинуясь его порыву, в то время как разум кричал о безумии. Оставаться с ним было опасно. Быть наедине с существом, чья магия была ей непонятна, чья власть над её собственными чувствами росла с каждой секундой, было чистым безумием. Но её сердце, пойманное в силки его взгляда и тепла его ладони, уже не принадлежало ей. Оно капитулировало.

И когда он задал тот самый страшный и неизбежный вопрос, она не нашла в себе сил ни на новую ложь, ни на изящную уловку. Слова застряли комом в горле. Всё, на что она оказалась способна, — это короткий, смущённый кивок. Да, у неё есть имя. Но произнести его сейчас, здесь, значило разбить хрустальную грёзу, в которую превратилась их встреча. Значило вернуть в этот волшебный сад тяжесть титулов и холод межпланетной политики.

Его следующая фраза заставила её вздрогнуть, но в его голосе не было насмешки — лишь тёплая, живая улыбка, от которой по её коже пробежали мурашки.

– Может быть, принцесса Роза?

И прежде чем она нашлась что ответить, его пальцы, ловкие и уверенные, уже вплели в её серебристые пряди сорванный им цветок. Она застыла, ощущая прохладу лепестков у своего виска и обжигающее тепло его пальцев, едва коснувшихся кожи. Его взгляд утонул в её глазах, и в этот миг ей показалось, что он видит не её, Принцессу Луны, а кого-то другую. Ту самую девушку из его снов.

И когда он, закончив свой нежный труд, попытался убрать руку, случилось нечто странное и неподвластное её воле. Её собственная кисть, будто обладая собственным разумом, слабо сжала его пальцы, не позволяя им уйти. Она даже не сразу осознала этот жест — спонтанный, глубоко инстинктивный. Лишь ощутив под подушечками пальцев твёрдые суставы и тёплую кожу его руки, она поняла, что сама, не говоря ни слова, сплела их пальцы в немой, но красноречивый замок. Это было безумием, грубейшим нарушением протокола, но в этом прикосновении была вся её внезапно обрушившаяся реальность — её смущение, её страх, и её безрассудная, уже неподконтрольное влечение. Она не отпускала его, и в этом простом жесте было больше правды, чем во всех её предыдущих уклончивых словах.

В её груди что-то ёкнуло, сжалось от щемящей, невыразимой нежности и страха. Он был так близко. Слишком близко. И она, наследница Серебряного Тысячелетия, вдруг осознала, что уже никогда не захочет отдалиться. Пусть это опасно. Пусть это безумно. Но она уже была влюблена — без памяти, без оглядки, как самая простая смертная, пленённая теплом земли и магией прикосновения человека, чьё имя она тоже не смела спросить.

Отредактировано Tsukino Usagi (13.10.2025 01:52:44)

Подпись автора

[indent] В те несколько мгновений, что их взгляды были соединены воедино, а пальцы — сцеплены в немом обещании, для Серенити перестало существовать всё. Исчезли розы, беседка, шум воды, далёкий гул переговоров. Весь мир сузился до Его глаз, цвета летней грозы, в которых она тонула, словно в тёплом, живом омуте. Она впитывала каждую черту Его лица с жадностью обречённой: твёрдый овал подбородка, тень ресниц, легшую на скулы, линию губ, что только что изящно изгибались в тёплой улыбке. Она пыталась запечатлеть этот образ в самой глубине памяти, выгравировать его там, где ничто не могло бы стереть, — на вечность лунной принцессы, чья жизнь обещала быть долгой и, как вдруг показалось, невыносимо пустой без этого лица.

[indent] Поэтому, когда Он вдруг отпрянул, разорвав хрупкую нить их молчаливого диалога, она не сразу поняла причину. Она не слышала ничего, кроме бешеного стука собственного сердца в ушах. «Он слышит то, чего не слышу я?» — мелькнула смущённая мысль. Или это её собственная концентрация на Нём была так всепоглощающа, что заглушила даже звуки реального мира? Лишь спустя секунду, когда её сознание с трудом вернулось в тело, она уловила чужие, размеренные шаги, и холодный ужас пронзил её, как тот самый шип, если не хуже.

[indent] И Он ушёл. Сказал что-то о «незваном госте» и растворился в зелени, уводя опасность за собой. Стремительно, неотвратимо. Даже не сказав ничего на прощанье. И только когда Его фигура скрылась из виду, а звуки шагов затихли, ледяная волна осознания накрыла её с головой.

[indent] Всё её безрассудство, вся пьянящая смелость рухнули, оставив после себя лишь леденящий душу страх. Ноги вдруг подкосились, и она, почти падая, опустилась на холодную мраморную скамью беседки. Она подняла руку — ту самую, что только что сжимала Его пальцы — и уставилась на неё с ужасом. Эта рука, тонкая и бледная, держала руку земного юноши. Юноши, чьи владения и амбиции могли быть враждебны Лунному Царству. Юношу, обладающего дикой, незнакомой магией. Юношу, встреча с которым, будь она раскрыта, могла бы стать дипломатическим скандалом, способным похоронить хрупкие надежды на мир ещё до их рождения. Она, наследница трона, поставила под удар всё ради мимолётного чувства, ради прикосновения, что всё ещё пылало на её коже.

[indent] И тут, словно обухом по голове, её осенило. Делегация! Переговоры! Сколько времени прошло? Её отсутствие наверняка уже заметили. Если они уйдут без неё… Мысль о том, что люди могут отбыть, оставив её одну, на враждебной планете, с этим юношей, чьё имя она не знала, была столь чудовищна, что заставила её вскочить.

[indent] Паника, острая и безотлагательная, вытеснила все другие чувства. Она должна была вернуться. Немедленно. Сейчас же.

[indent] Она рванулась прочь из беседки, её лёгкое платье взметнулось у неё за спиной. Она промчалась мимо фонтана, и краем глаза мельком увидела каменных зверей — льва, зайца, белку. В её сознании, полном суеты и страха, пронеслась короткая, обжигающая сожалением мысль: «Я так и не спросила его, кто они. Не спросила, потому что тонула в его глазах.»

[indent] Не оглядываясь, не позволяя себе ни секунды слабости, Серенити кинулась вглубь парка, назад, к огням павильона, оставив в беседке, залитой лунным светом и запахом диких роз, лишь опавший белый цветок и тишину, полную невысказанных слов и несбывшихся обещаний.

[indent] Последующие месяцы стали для Серенити подобием долгой, прозрачной ночи, где даже звёзды казались потухшими. Она пыталась утопить память о том вечере в ледяных водах лунного долга. Она стала образцовой принцессой — посещала советы, изучала хроники, отрабатывала церемониальные поклоны до тех пор, пока мышцы не ныли от усталости. Она избегала даже намёков на Землю в разговорах и наотрез отказывалась от участия в каких-либо визитах на голубую планету, ссылаясь на внезапно нахлынувшую усталость. И Мать и подруги были и рады и взволнованны таким изменением в характере возлюбленной принцессы. Однако Серенити раз за разом с внезапным умением уводила разговор в другое русло или на прямые вопросы умудрялась убеждать всех вокруг, что поводов для беспокойства нет.

[indent] Образ юноши с глазами грозы Серенити заточила в самую глубь своего девичьего сердца, пытаясь превратить его в блеклое воспоминание, в мираж. Но он был упрям. Он возвращался к ней в тишине опочивальни, когда шелест занавесей напоминал шорох листвы в земном саду. Он являлся в снах, где его тёплая ладонь снова сплеталась с её пальцами, а запах диких роз смешивался с холодным ароматом лунной пыли. Серенити пыталась уговорить себя хотя бы тем, что это был краткий миг знакомства, что они не знают ничего друг о друге, что эти минуты ничто по сравнению с её вечной жизнью Лунной Принцессы. Но всё было тщетно — точёное лицо благородного юноши вновь и вновь врывалось в её сны.

[indent] Служанка, единственная свидетельница её тайного визита на Землю, видя, как принцесса тает на глазах, словно свеча, нашла своё объяснение. Она решила, что её госпожа, изнеженная лунянка, попросту испугалась чужого, грубого мира, заблудилась в земных садах, испугалась остаться одна в неизвестном мире и перенесла сильнейшее потрясение. Ведь именно эта служанка была отряжена следить за госпожой во время пробного визита высочества на Землю. Она же всеми правдами и неправдами тормозила послов от ухода, находила поводы задержаться, пока Серенити не вернулась назад. Эта версия, простая и логичная, была с благодарностью подхвачена Королевой-Матерью и её верными телохранительницами. И хотя, служанка пыталась взять на себя ответственность за случившееся, ни для кого не было секретом насколько непоседлива и любопытна младшая королевская особа, и насколько же тяжело уследить за передвижениями этой девушки. А посему никто не посчитал нужным наказывать простую служанку. Королева-мать, всегда с большим трепетом относившаяся к подданным, и особенно к принцессе с её воительницами, приняла во внимание пожелания дочери поменьше контактировать с соседями и позволила дочери отдохнуть от земных дел.

Но покой был лишь иллюзией, хрупким фасадом, который треснул в одну из особенно тоскливых лунных ночей. Образ юноши, долгое время тлевший под пеплом долга, внезапно вспыхнул с новой, неудержимой силой. И на этот раз Серенити не смогла ему сопротивляться.

Это было безумием, чистым и безрассудным. Но её сердце, измученное месяцами тоски, запертое в рутинных днях, один на другой похожие, оказалось сильнее любого голоса разума. Движимая порывом, она совершила немыслимое. Взяв серебряный гребень, она не стала заплетать привычные сложные косы, знаки её статуса. Да и не смогла бы сделать это самостоятельно. Вместо этого она лишь расчесала их и оставила пряди своих серебряных волос, чтобы они ниспадали на плечи мягкими, живыми волнами, и закрепила их у виска простой шпилькой из лунного камня — так, как могла бы сделать любая молодая лунанка из свиты, не привлекая лишнего внимания.

Платье она позаимствовала из гардероба одной из младших фрейлин — простое, по меркам Луны, без вышивки и прочих изысков, из струящейся ткани цвета перламутра. Но даже это «простое» платье для земного глаза сияло бы таинственным внутренним светом и переливалось, будто сотканное из лучей лунного света и лунной пыли.

Сердце её бешено колотилось, когда она кралась по безлюдным коридорам к порталу. Она готовилась к обману, к уговорам, к необходимости применить свою власть… но у постамента никого не было. Охраны, что всегда дежурила здесь, не оказалось на месте. Судьба, казалось, сама протягивала ей руку. Ей не суждено было узнать, что в тот миг стражники были отозваны на другой край дворца из-за ложной тревоги, поднятой перепуганной служанкой, увидевшей тень в покоях королевы — чистая случайность, которую Серенити в отчаянии приняла за знак.

Портал поглотил её, и знакомое ощущение сдавленности сменилось густым, тёплым воздухом Земли. Она очутилась в том же самом саду, укрытая глубокой земной ночью. Дрожащими руками подобрав полы своего слишком заметного в темноте платья, она, как во сне, пошла по памяти, и чудом она вышла на ту самую мраморную площадку.

И вот она снова стояла перед фонтаном. Вода пела ту же самую грустную песню, лунный свет ласкал каменные бока льва, а заяц и белка застыли в своих вечных позах. Ничего не изменилось. Всё было так же прекрасно и так же безмолвно.

Серенити медленно подошла к краю чаши, проводя ладонью по прохладному мрамору. Грусть, острая и пронзительная, сдавила ей горло. Какая же она глупая! Что она надеялась здесь найти? Призрак прошлого? Эхо его смеха? Он, земной вельможа, конечно же, забыл о мимолётной встрече с незнакомкой. Его жизнь полна реальных забот, ярких красок и, наверняка, других, земных девушек. А она, вечная принцесса чужого мира, обречена была хранить в памяти лишь мимолётную вспышку чувства, которого никогда не должно было случиться.

— Я вернулась, — прошептала она воде, и её голос прозвучал жалко и потерянно в ночной тиши. — Но это ничего не изменит…

Она стояла, глядя на воду, в которой дробилось отражение её отчего дома, такого маленького на земном небосводе, и чувствовала, как её побег, казавшийся таким смелым, оборачивается горьким осознанием собственного бессилия перед судьбой и долгом. По её щеке медленно сползла предательская слеза, такая же одинокая и печальная, как светлая Луна в темноте и её принцесса в этом сказочном саду.

Отредактировано Tsukino Usagi (13.10.2025 02:19:42)

Подпись автора

Его голос, тот самый, бархатный и тёплый, прозвучал в ночной тишине как гром среди ясного неба. Серенити вздрогнула и резко обернулась, её слеза, не успев упасть, замерла на щеке. И он был здесь. Не мираж, не порождение её тоски, а живой, настоящий. Он стоял всего в нескольких шагах, залитый лунным светом, и в его глазах, таких же бездонных, как и в её памяти, читалось то же самое смятение, та же самая потрясённая радость.

Все её клятвы, все разумные доводы, вся осторожность — всё это рассыпалось в прах в одно мгновение. Она не думала, не анализировала, не вспоминала о долге. Её тело откликнулось на зов сердца прежде, чем успел протестовать её рассудок.

Секунду она пыталась понять — мираж перед ней или живой человек. С лёгким, прерывающимся от слёз всхлипом она сорвалась вперёд, даже если это мираж, который растает с прикосновением — она хочет попытаться дотянуться. Её ноги сами понесли её, подошва туфель почти не касалась дорожной плитки. Она влетела в его объятия, как корабль, нашедший наконец спасительную гавань после долгих месяцев блужданий в штормовом одиночестве. Её руки сомкнулись за его спиной, пальцы вцепились в ткань его рубашки, прижимаясь к нему с такой силой, словно боялась, что он вот-вот растворится.

С его плеч с шелестом упало на землю влажное полотенце, но ни он, ни она не обратили на это ни малейшего внимания. Она чувствовала его тепло сквозь тонкую ткань, слышала учащённый, ровный стук его сердца у своего уха, и это был самый прекрасный звук на свете. Она плакала, пряча лицо у него на груди, и эти слёзы были уже не от отчаяния, а от безумного, всепоглощающего облегчения. Он был здесь. Он был реальным.

Лишь через несколько мгновений, когда первая буря эмоций немного улеглась, её восприятие начало улавливать детали. Её щека почувствовала не просто влажность от его невысохшего пота, а что-то грубое, рваное. Она медленно, неохотно отстранилась, всего на несколько дюймов, чтобы взглянуть на него. Её лазурные глаза, блестящие от слёз, скользнули по его лицу — усталому, озарённому удивлением и тем самым теплом, что сводило её с ума, — а затем опустились ниже.

Она увидела разрыв на белой рубашке, где ткань расходилась, обнажая кожу. И не просто разрыв — а резкий, неровный, оставленный явно лезвием. Ужас, холодный и стремительный, мгновенно сменил волну нежности.

— Твоя рубашка… — её голос прозвучал сипло от слёз, но в нём уже звенела тревога. Её пальцы, только что так доверчиво сжимавшие его плечи, дрогнули. Она коснулась краёв разорванной ткани, едва касаясь, будто боясь сделать ему больно. — Ты… ты ранен? Что случилось? Что это? — в её взгляде читался неподдельный, животный страх за него. Весь её побег, всё её горе — всё это вдруг показалось мелочью, песчинкой в океане космоса, в сравнении с возможностью того, что с ним что-то случилось, что он мог по-настоящему пострадать в том диком и живом мире, о котором она знала так мало. В этом рваном крае ткани вдруг сконцентрировалась вся хрупкость его земного существования, о которой она, бессмертная принцесса, выросшая в колыбели мира и спокойствия, где насилие всегда было чем-то немыслимым, чем-то, о чём никогда прежде не задумывалась. Она смотрела во все глаза на непривычно теплый, по сравнению с лунными жителями, оттенок кожи, проглядывающий сквозь прорезь и легко коснулась его своими тонкими прохладными пальцами.

Подпись автора

Его слова повисли в воздухе, наполняя пространство между ними новым, тревожным смыслом. Земляне – очень воинственный народ, терзаемый противоречиями и конфликтами. Это была не просто констатация факта, это был ключ, отпирающий дверь в тот самый чужой и опасный мир, которого она инстинктивно боялась и тянулась с непреодолимым любопытством лунной кошки. Всё, что она слышала краем уха на официальных приёмах, в обрывках разговоров матери с советниками, в сухих строчках исторических свитков, вдруг сложилось в пугающую, ясную картину. Это были не абстрактные понятия, не «дипломатические сложности». Это были реальные клинки, рвущие плоть. Реальные угрозы, от которых он, казалось, не был защищён, несмотря на свой статус. На Луне оружие было ритуалом, символом власти, частью церемониального облачения её стражей. Здесь же оно было инструментом, оставляющим рваные раны на одежде и — она с ужасом поняла — на телах.

Его странная магия, которую он раскрыл в их прошлую встречу вселяла немного надежды на его сохранность, но Серенити знала об этой магии так мало, сможет ли она спасти ему жизнь в нужный момент? Её взгляд снова прилип к тому месту, где ткань расходилась, обнажая кожу. Теперь этот надрез виделся ей не случайным следствием тренировки, а шрамом на самой реальности его мира — грубым, хаотичным, полным насилия и жестокости, немыслимых в её вечном, полном света и любви, упорядоченном саду. Может кожа цела сейчас именно потому, что он уже использовал эту свою способность, но на самом деле он был ранен, просто скрыл это от неё, что бы не будоражить хрупкое лунянское воображение?

— Профессионально обучаться бою… твой долг? — тихо, почти беззвучно, повторила она за ним, и в её голосе слышалось недоумение, смешанное с ужасом. Кажется, все мускулы на её нежном лице дрогнули, по ним прокатилась волна, по которой невозможно было выявить одну конкретную эмоцию — там была буря. Её собственные «уроки обороны» сводились к основам церемониальных движений и управлению магией, что бы потом использовать Серебряный Кристалл, призванный защищать, а не убивать и калечить. Идея, что кому-то, тем более ему, прекрасному юноше с теплыми руками, необходимо с детства готовиться к тому, чтобы наносить и принимать смертельные удары, была чужда и отвратительна, пугающа до невозможности.

Не в силах сдержать порыв, её рука снова потянулась к разрезу на рубашке. Но на этот раз её движение было не испуганным и робким, а медленным, почти ритуальным. Кончики её пальцев, холодные и лёгкие, как лунный свет, снова коснулись его кожи, ощутив под собой не рану, а лишь цельный, тёплый, живой участок тела. Она провела пальцем вдоль края рваной ткани, будто желая убедиться в его физической целостности, в том, что он действительно невредим. Этот жест был безмолвным воплощением её облегчения и её страха — страха за него, рождённого внезапным пониманием суровой земной правды.

А потом он поднял её руки к своим губам, и этот нежный, почтительный поцелуй обжёг её кожу жаром, в тысячу раз более сильным, чем его целительная магия. Её дыхание сорвалось, а сердце замерло в груди. Но его следующий вопрос, полный искренней заботы, застал её врасплох.

Она смотрела на него, на его тёмные, полные решимости глаза, и тихий, сбивчивый смешок вырвался у неё из груди. Он был так серьёзен, так готов ринуться в бой против неведомого врага, что это было одновременно и трогательно, и безнадёжно.

— Опасность? — её губы тронула робкая, печальная улыбка. Она покачала головой, её серебряные пряди колыхнулись на плечах. — Единственная опасность здесь… это я сама для себя. Потому что нахождение в этом саду, — её голос понизился до заговорщического шёпота, — и разговор с тобой — это самое безрассудное и самое опасное, что я могла совершить. Но всё это не имеет значения.

Она посмотрела на их сплетённые пальцы, на его большие, тёплые руки, удерживающие её хрупкие, почти детские, ладошки. Он до сих пор не знал, как её звать. И она не могла сказать ему.
— Ты обещал не спрашивать моё имя, — тихо напомнила она. — И я благодарна за это. Но… но как же мне называть тебя? — она слегка склонила голову набок, как бы признавая, что он тоже может не называть своего настоящего имени. Это была игра, принятая с двух сторон, и, если он сейчас ответит в тон ей, он подтвердит принятие этих правил и этой игры. Какая в конце концов разница, кого как зовут, кто кем является? Может он простолюдин, может король, может кто-то по-середине — ей было сейчас всё равно. Главное было то, что он тоже желал её видеть, возможно так же страдал все эти дни и недели, да так, что сама судьба привела его именно этой ночью к фонтану со земными зверями. Если это не проведение — что это? Её глаза тонули в его грозовой синеве, и будто молили: «Назови любое имя, и я приму его.»

Подпись автора